За широкими морями,
Не на небе - на земле,
Жил старик в одном селе.
Все мы с детства знаем эти строчки, возможно, лучшей сказки в стихах в русской литературе - «Конька-Горбунка», которую написал Петр Павлович Ершов.
- Автор вовсе не он! - убежден литературный критик Владимир Козаровецкий.
1. Сказка впервые была напечатана в апреле 1834-го, следовательно, написана годом ранее - ведь сказка большая. Тогда Ершову было всего 18 лет. Не мог 18-летний студент, стихов до того не писавший (в лучшем случае написавший несколько откровенно слабых стихотворений), сразу написать гениальную сказку. К тому же придется признать, что 18-летний Ершов был много гениальнее 18-летнего Пушкина, которому в таком возрасте такую сказку написать и не снилось.
Не сохранилось ни одного стихотворения Ершова, под которым можно было бы уверенно поставить дату ранее 1833 года. Лишь под несколькими стихотворениями стоит «начало 1830-х годов». Ведь это может означать только, что до сказки у Ершова никаких стихов не было вообще, либо эти стихотворные опыты были так слабы, что их было стыдно показывать.
2. Был ли у Ершова доступ к сюжету, позаимствованному для «Конька-Горбунка» из одной из сказок Страпаролы? А главное, случайно ли у сюжетов «Сказки о царе Салтане», «Сказки о золотой рыбке» и «Конька-Горбунка» один и тот же источник -«Приятные ночи» Страпаролы, французский перевод которых имелся в библиотеке Пушкина?
3. У всех талантливых и гениальных писателей есть своя интонация, ритм, особый пульс фразы. И сказки Пушкина и «Конёк-горбунок» написаны хореем. Только Пушкин пользовался многоточиями, вставляя их там, где на самом деле ничего не было пропущено, но добивался тем самым особого ощущения загадочности и недосказанности. Тот же самый приём мы часто встречаем в сказке о Коньке-Горбунке.
4. Цензура никогда бы не пропустила эту сказку, если бы ее автором был Пушкин. Под своим именем Пушкину ее невозможно было не только опубликовать, но даже и показать своему высочайшему цензору — царю. «Кит державный», «перегородивший» «море-Окиян» и наказанный за то, что уж десять лет как «без Божия веленья проглотил он средь морей Три десятка кораблей», в лице императора не проглядел бы пушкинское «требование» освободить декабристов: «Если даст он им свободу, То сниму с него невзгоду».
В образе коварного спальника выведен никто иной, как шеф николаевских жандармов – Бенкендорф; а царь, волочащийся за молоденькой девицей – и вовсе сам Николай I, оказывающий знаки внимания жене Пушкина. Даже под именем Ершова сказка продержалась всего 9 лет и была запрещена.
5. Терять сказку Пушкина было жалко: гениальная же вещь. Зато произведение, вышедшее под авторством никому не известного Ершова, цензура бы не тронула. Для осуществления этой пушкинской мистификации требовался человек недалекий, который не увидел бы всего того, о чем сказано выше; в этом случае ему и опасность никакая не грозила. Именно таким и был Ершов, это Пушкин увидел сразу и все рассчитал верно.
Выбор сделал издатель Пушкина Плетнев, который в Петербургском университете читал курс студенту Петру Ершову. У того умер отец, и юноша нуждался в деньгах. За то, чтобы подписать «Конька» своим именем, Ершов получил 500 рублей – гонорар за публикацию в журнале «Библиотека для чтения». Если бы Ершов действительно был автором, то за все последующие переиздания при жизни получал бы неплохие гонорары. А он жил в Тобольске очень скромно, скорее даже нуждался.
И когда после выхода второго издания сказки в 1841-м (Пушкин тогда уже умер) попросил издателя доплатить ему за книгу, то ему ответили: «Ничего не следовало получить и не будет следовать».
6. Никогда Ершов в переписке не называл «Конька-Горбунка» своей книгой: он избегал таких терминов. В прениях об авторстве безусловное доказательство – рукопись. Нет черновиков, набросков, вариантов, вообще ни одной допечатной строки, написанной рукой Ершова. О сочинительстве сказки ничего не знали его ближайшие приятели по университету.
Вместе с тем не случайно не сохранилось ни одного экземпляра с дарственной надписью никому из тех, кто покровительствовал Ершову: Жуковскому, Никитенко, Сенковскому, Плетневу или Пушкину; да и в письмах ни Ершов никогда не писал «моя сказка» или «мой Горбунок», ни названные литераторы не упоминали сочетания «сказка Ершова». Переписанный рукою Ершова беловик (с правкой - или пометками - Пушкина), с которого печаталось первое издание, Ершов сжег. Свой дневник времени появления и первых изданий сказки тоже уничтожил.
7. Первое издание сказки 1834 года стояло у Пушкина на полке (Пушкин в черновике “Домика в Коломне” написал о ней словами “Отведена особенная полка”) для книг различных литературных мистификаций среди анонимных и псевдонимных изданий. Мы имеем дело с пушкинской мистификацией невиданного в истории русской поэзии масштаба: в сказке около 2300 строк, столько же, сколько во всех остальных пушкинских стихотворных сказках, вместе взятых.
Такая мистификация была на руку Пушкину еще и потому, что он нуждался в неподотчетных жене деньгах - особенно для игры в карты. Пушкин любил тайны, розыгрыши и мистификации: "Когда б никто меня под легкой маской (по крайней мере долго) не узнал!" Почему эта мистификация не раскрылось позднее, после смерти Александра Сергеевича? Возможно из-за денег. Ведь тогда бы издателям пришлось выплатить вдове поэта Наталье Николаевне приличный гонорар.
Ольга МЕЛЬНИК, старший научный сотрудник Пушкинского музея:
- Официально музей эту версию никак не комментирует. Что же касается моего личного отношения, то известно, Пушкин сказку читал и редактировал. Как говорится, руку приложил. Но в какой степени - это до сих пор вопрос для исследователей. В 1936-м известный пушкинист Марк Константинович Азадовский написал статью «Пушкинские строчки в «Коньке-Горбунке». Но сказать, что эта сказка от начала до конца пушкинская, мы не можем. Нет главных доказательств - автографов поэта. А сам Пушкин никогда не говорил об этой сказке как о своей. Все остальное - домыслы.